Бомба для братвы [= Мастер взрывного дела] - Андрей Ильин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оригиналы документов полковник всегда имел при себе и на себе. Дубликаты хранил в сейфе и еще в одном, известном только ему месте. В небольшой, вырытой в тундре ямке, прикрытой случайным, не бросающимся в глаза камнем. В общем, перестраховался полковник.
И правильно перестраховался. Чего он опасался, то и случилось.
В одну из ночей в части случился пожар. Сгорела часть штаба. По случайности именно та, где располагался кабинет зама по режиму.
— Горим. Периодически горим, — не удивились офицеры. — И это бывает. Часто бывает. Потому что холодно. Личный состав тащит в помещения всякие случайные печки, устанавливает электрические «козлы», разжигает костры и пьет для сугрева водку, после чего засыпает с горящей сигаретой на пожароопасной шинели. Пожар и север — это вечные спутники. Что. Погорело что-нибудь? Документы? Или не дай бог заначенная водка?
— Да нет. Ничего такого особенного не сгорело. Сейф был практически пустой. И даже табельного пистолета в нем не держал. Потому что я на всякий случай ношу его при себе. Наслушавшись ваших рассказов про нападающих на все живое стаи кровожадных песцов.
— Ничего? — разочарованно переспрашивали офицеры.
— Ничего. Можете не беспокоиться.
— Тогда мы очень рады…
Но, кроме хронических неудач, случались и удачи. Однажды, когда полковник обдумывал вновь возникшую проблему, связанную с утратой очередного вещдока в единственном, где разведчик может позволить себе естественность проявления человеческих чувств, месте — в офицерском сортире, в стену кабинки тихо постучали.
— Полковник, это ты? — спросил голос.
— Я, — ответил полковник.
— Мне бы хотелось с вами переговорить. С глазу на глаз.
— Надеюсь, вы не предлагаете, чтобы я пустил вас к себе?
— Нет, что вы! Я буду ждать вас вечером в двадцать два ноль-ноль в дальней бухте возле выброшенного сейнера.
В двадцать два ноль-ноль полковник сидел возле сейнера, лениво покидывая в море мелкие камешки. Рядом никого не было, отчего создавалось впечатление, что его просто разыграли. Или не просто разыграли. А чтобы выманить подальше от части…
Трофимов на всякий случай положил ладонь на кобуру пистолета.
— Полковник, это вы? — спросил голос.
— Что?
— Я спрашиваю, это вы или не вы?
— Я. А откуда вы говорите?
— Из сейнера. Я внутри.
— Ну так выходите.
— Нет. Я лучше здесь останусь. Мне здесь удобней.
— Ну удобней так удобней.
Под металлической обшивкой что-то заскрежетало, упало, кто-то вскрикнул и сдавленно выругался.
— Е-моё! Китель порвал. Ё…
— Кто вы?
— Я? Старший лейтенант Тищенко. Ну ё-твое, ну вдрызг же распорол ё…
— Зачем вы меня сюда вызвали, лейтенант?
— Поговорить.
— О чем?
— О разном. О том, что у нас тут происходит. И предупредить, чтобы вы были поосторожней.
— Вы насчет расследования?
— И расследования тоже.
— Вы знаете, кто убил рядового Синицына?
— Знать не знаю, но догадываюсь. Все догадываются.
— И кто же?
— Вам все равно это не пригодится.
— Почему вы так считаете?
— Потому что делу ход не дадут. Даже если вы схватите убийцу за руку. И даже если он признается в том, что стрелял. Тут ведь не в том дело, кто убил.
— А в чем?
— В том, за что убили.
— И за что?
— За то… Вы хоть знаете, полковник, что мы здесь охраняем?
— Подходы к потенциально опасным зонам Новоземельского полигона стратегического назначения. На котором до недавнего времени испытывались образцы термоядерного оружия.
— Вот-вот. Именно что потенциально опасные…
— Я сказал что-то не то?
— Вы сказали то, что говорят все. Потому что знают все. Только знают они далеко не всё.
— Разве главная задача части не охрана полигона?
— Полигона — тоже. Только ответьте мне на вопрос, отчего тогда существует еще одно с аналогичными задачами подразделение, куда таскают каких ни попадя наблюдателей? И проверяющих. И зеленых. И журналистов. И кого только не таскают? Зачем для решения одной и той же боевой задачи две части?
— Не могу знать.
— Для того, чтобы, демонстрируя одну, отвести любопытные взоры от другой. От нашей.
— Чем же она отличается от первой?
— Тем, что первая — имеет дело с использованными, забетонированными и засыпанными шахтами, где проводился подрыв опытных образцов термоядерного оружия. А мы имеем дело с самим оружием.
— То есть?!
— Свалка мы! Дешевая и потому потенциально опасная свалка. Куда свозят радиоактивное дерьмо всей нашей Российской Армии и всего нашего Военно-морского Флота. Демонтировать и перерабатывать устаревшие типы вооружений и отработавшие свой срок атомные реакторы стоит денег. Таких денег, которых нет. А выбросить — ни черта не стоит.
— И где их выбрасывают?
— Здесь и выбрасывают. Реакторы и другие большеобъемные предметы притаскивают на несамоходных баржах или перегружают на баржи здесь. Потом баржи заливают бетоном, дырявят и рубят концы. После чего они камнем в воду. А случается, целые подлодки атомные топят. Зацементируют внутренности — и айда на дно. Вон там топят. В той, что справа, бухте. Там глубины как в открытом море. Ни один водолаз не достанет. Ну а то, что поменьше или поновее, зарывают в могильники на суше. Или в погреба.
— В какие погреба?
— В обыкновенные. В вечной мерзлоте погреба. Выкопают шурф поглубже, от него пробьют две или три боковых штольни. Подгонят кран. Опустят груз на дно. Замуруют. Разровняют. И даже метки на поверхности не поставят. Тишь да гладь!
— Зачем в мерзлоту? Это же не мясо, которое портится.
— Затем же, зачем и мясо. Там температура постоянная. Столетиями постоянная. Без всяких скачков в ту или иную сторону. Максимально допустимый разброс плюс-минус несколько градусов. И то лишь тогда, когда штольню открывают. А ее не открывают. В принципе. Главное, очень удобно. Если вдруг какое радиоактивное ЧП, все списывается на полигон.
— А почему не все в могильники?
— В могильник только то, что уже не пригодится. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Могильник — это последняя инстанция. Как захоронение на кладбище. Погреба — другое дело. Погреба при необходимости можно и разрыть. И то, что в них было спрятано, — вытащить на белый свет. В погреба опускают только востребуемые предметы. Морально устаревшее, но еще вполне боеспособное оружие. Бомбы, торпеды, боеголовки, которые, если снова скомплектовать, подвесить в бомболюки или зарядить в торпедные аппараты, могут выполнить поставленную боевую задачу.
— Как же они его находят? Если никаких меток?
— По топографическим привязкам, которые у командира в сейфе хранятся. И где-то еще. Я даже не знаю где.
— Странно. Зачем и кому нужно морально устаревшее вооружение? Для которого скоро ни подходящих бомбовых подвесок, ни равных им диаметром торпедных аппаратов не останется. Зачем сохранять то, что уже не пригодится?
— Может, конечно, и незачем, но только, если утилизировать с соблюдением всех норм экологической безопасности, они дороже выйдут, чем при изготовлении. Это же атом, его в канализацию не спустишь. Не переплавишь. И не взорвешь. Его, чтобы уничтожить, целые заводы надо строить. И особые хранилища. А здесь ничего не надо строить. Только дырку мерзлоте поглубже проковырять. И будьте любезны можно отчитываться о сокращении ядерных вооружений.
— А если они здесь рванут?
— Нет, здесь не рванут. Это исключено. Из них запускающая начинка удалена. Без нее это только железки с радиоактивным содержимым. Как те консервные банки с килькой.
— А если взрыватели ввернуть?
— Там не одни только взрыватели. А много чего прочего.
— А если и все прочее?
— Тогда рванет. За милую душу рванет.
— А то, что в море?
— Что в море?
— То, что на баржах, затоплено. Оттуда, со дна, радиоактивное загрязнение на поверхность моря выйти не может?
— Может. И наверняка выйдет. И, почитай, все море вместе с прилегающими побережьями миллионами рентген нашпигует. Но не скоро. Лет через сто-сто пятьдесят. Когда тех, кто приказ о захоронении давал, уже не будет. Им ведь было важно сейчас эту проблему решить. Малозатратными способами. Они и решили.
— И что, здесь все обо всем этом знают?
— Не все. То есть то, что что-то топят и зарывают, — знают все. А вот что конкретно топят и зарывают — единицы.
— В том числе и вы?
— В том числе и я. И то по случайности.
— А рядового Синицына, выходит, убили за то, что он узнал эту тайну? Я так понимаю, что вы на это намекаете?
— Нет, не на это. За такое не убивают. Тем более что если он что-нибудь и знал, то совсем чуть-чуть. И наверняка не то. По данному поводу среди рядового личного состава соответствующая работа проводится. Каждодневно. У них лапши в животах и мисках меньше, чем на ушах.